Исторический факт как категория философии истории

Волошин Владимир Викторович

Патриотическое и нравственное воспитание молодежи невозможно без апелляций к истории, которая является, в «чистом виде», разворачиванием событий и процессов в потоке социально-исторического времени. Человек обращается к истории не только с целью наполнения багажа знаний. Актуальной задачей является обнаружение исторической связи, ценностной преемственности эпох, разработка определенных мировоззренческих стандартов, внедрение на поле общественного сознания образцов исторического делания и социального служения. Жизнь и деяния знаковых исторических деятелей, к которым, несомненно, относится Александр Невский, с одной стороны, осмысливаются в культурологических и ценностных программах, с другой, обусловлены строгим объективным контекстом. Последний всегда является фактически наполненным. Еще Д. Юм констатировал, что все объекты, доступные человеческому разуму, могут быть разделены на два вида – факты и отношения между идеями. Без фактов история непознаваема и теряет свой воспитательный потенциал. Недолгая, по современным меркам, жизнь Александр Невского чрезвычайно насыщена фактами, исследование и оценка которых требуют некоторых общих философских экспликаций.

Цель статьи состоит в пропедевтическом анализе факта, как категории философии истории. Частным фоном рассуждений будут события, связанные с деятельностью Александра Невского. Любая интерпретация факта, особенно ценностная, – относительна, поэтому остро встает проблема релятивизма. Релятивизм, в его крайних формах, разрушителен не только для теории познания, но и для других сфер духовной деятельности. Поэтому этой теме также будет уделено внимание.

Слово «факт» вошло в лексикон в XVII в. Более двухсот лет одним из синонимов «факта» являлось понятие «подвиг». Только в XIX в. «факт» утверждается в качестве субъективно нейтральной категорий исторического познания. Понятие «факт», несмотря на свою многозначность, интуитивно видится настолько тривиальным, что нередко его используют как априорную эпистемологическую универсалию. Факты описываются и интерпретируются уникальным субъектом познавательной деятельности, а созданная им теория выступает в роли своего рода когнитивного «фильтра». Факт, теория и ее создатели находятся в системе многоуровневого взаимодействия.

«Факт» указывает на некоторое состояние вещей, возникающее и исчезающее во времени, то есть, время – универсальная форма существования факта-события. А. Лаппо-Данилевский пишет: «Самая этимология слова заслуживает внимания: слово factum означает то, что сделано; но историк не может довольствоваться таким чисто механическим пониманием факта: для него factum означает то, что кем-либо сделано; под фактом он преимущественно разумеет воздействие индивидуальности на окружающую его среду – мертвую и в особенности живую. В таком смысле, например, скребок, сделанный из кремня, есть факт; удар, нанесенный А его врагу В, есть факт слово, сказанное А его другу С, есть факт» [2, с. 253]. Ниже Лаппо-Данилевский уточняет: «Не само воздействие человеческого сознания на среду, а продукты такого воздействия (курсив наш – В. В.) и могут быть преимущественно названы историческими фактами» [2, с. 256]. Деятельность Александра Невского оказала решающее влияние на историю русских земель в XIII-XIV вв. Этот тезис большинство исследователей не поддают сомнению.

«Событием» Лаппо-Данилевский называет как объективную «встречу» двух или большего числа причинно-следственных рядов, так и представление о разнородных фактах, «образующих конкретное сцепление». Распространение христианства среди поморов или вхождением ордена меченосцев в состав Тевтонского ордена, – «события». Лаппо-Данилевский утверждает: «Всеобщая» история и занимается главным образом изучением событий, оказавших влияние на развитие человечества, и его результатами. [2, с. 218]. Условно будем считать, что «факт» и «событие» имеют один референт. Ниже определим насколько это допущение правомерно.

Научный факт, в отличие от факта обыденного, фиксирует не просто данные (событие, результат деятельности), но данные, установленные с помощью легитимированных научным сообществом источников, способов, технических средств. Фиксация факта в форме повествовательного предложения предполагает его истинностную определенность. В идеале научный факт как концептуальная единица 1) не должен приниматься на веру; 2) подвержен методологическому контролю, 3) имеет теоретическую нетривиальную значимость, 4) онтологически незамкнут и делим, 5) структурирован, и как следствие, имеет потенциальную репрезентативность, 6) функционирует как инвариантный.

Факт представляет не всю действительность, а только ее наблюдаемый сегмент. Вещи и события в их целостности мы анализировать не можем, доступными являются лишь результаты достоверных наблюдений. Однако события прошлого – сингулярные и невоспроизводимые. Строгая техника анализа фактов – не более чем идеальная схема понятий и отношений, нередко разрушающая структуру «живого целого», восприятие канвы истории как преемственности. А. Мегилл пишет: «Факты важны, но они – только один аспект добротного исторического исследования. Главная особенность любого исторического исследования, достойного такого названия, состоит в попытке расположить факты в пределах более крупной структуры. Говоря другими словами: исторические исследования имеют дело с отношениями части и целого. Факт может рассматриваться как «часть», но часть бессмысленна, если она не вписана в границы больших структур, которые придают фактам значение» [3, с. 109–110]. «Посмертная» биография Александра Невского подтверждает это замечание. «Присутствие» благоверного князя, как свидетельствуют источники, отчетливо ощущается во многих событиях – Куликовская битва, сражение на Молодях в 1572 г., когда войска князя Воротынского разбили крымского хана Девлет-Гирея недалеко от Москвы, поход Ивана Грозного на Казань, Северная война и государственное строительство при Петре I и т. д.

Возобладавшие к середине ХХ в. неопозитивистские схемы трактовки факта как «протокольного предложения» не устраивали многих гуманитариев. В рамках школы «Анналов», «новой исторической науки», концепции Л. Гумилева событийная история уступает место географическим, психологическим, тропологическим, экзистенциальным этнографическим и, конечно, воспитательным контекстам. Скептическое отношение к силе фактов испытывают многие современные исследователи. Х. Хаттон указывает на методологическую ошибку историков, которые накапливая факты-знания, на самом деле только исследовали контекст, а именно мнемонические места, связи которых с прошлым кодировались в форме документов. Он делает категоричный и весьма спорный вывод: «В фактах нельзя обнаружить объективное знание. Факты скорее содержат в себе намек на отдельные воспоминания» [5, с. 352]. Одними субъективными «воспоминаниями» не обойтись. Не только знания и методы, но и оценки могут быть, если не объективными, то интерсубъективными, а, следовательно, – общезначимыми.

Научный факт имеет субъект-объектную природу. Попытки неопозитивистов исключить, в процессе установления фактов, субъект успехом не увенчались. Неискаженные и абсолютно достоверные факты невозможны даже в естественных науках. Они исследуют факты, не имеющие антропологической составляющей, но и здесь имеет место контекстуальность, научное знание дает лишь «набросок факта» (Э. Мах). В социально-гуманитарных науках роль человека в творческом «отборе» событий значительна. Субъект познания, исходя из интересов настоящего, формирует комплекс проблем, находит и анализирует соответствующие факты. Объект исторического познания, а также «степень его непотаенности» (Л. Микешина) и сакральности определяют сознание субъекта.

«Увлеченность» фактами таит в себе ряд угроз. Это, во-первых, атомизация исторического процесса. Во-вторых, отдельные свойства факта ошибочно распространяются на все событие, и даже их сумму. В-третьих, фактом объявляется то, что таковым не является и, наоборот. История – не хроника, «историк не коллекционирует факты, он реконструирует исторические целостные образования» [1, с. 34], – отмечает Р. Арон. Эту науку интересует не только «Что и когда произошло?», но и «Почему, как, каковы последствия?» Ответы предполагают экспликацию фактов, с последующей реконструкцией цельного контекста. Это позволяет решать основные задачи исторического вывода. Любое историческое событие имеет результат, агента действия, пространственно-временной контекст, интенциональность. Отбросив первый и последний элемент, мы получим событие-факт в «чистом виде». Имеет ли такой факт познавательную ценность? Имеет, но только если субъективизм понимания-интерпретации сведен к минимуму. В целях духовно-нравственного воспитания целесообразно, прежде всего, объяснить результат. Точно реконструировать сингулярную интенциональность невозможно. Нельзя однозначно ответить на вопрос, что подвигло Александра явиться в 1241 г. в Новгород, почему Невский решил отпустить новгородцев домой, после того как взял в 1245 г. Торопец, какие мотивы и ориентации боролись в душе благоверного князя, когда в 1247 г он ехал в Орду к Батыю, с какими чувствами Александр встречал кардиналов с буллой в 1251 г. и т. д. Однако, результаты военной и политической деятельности Александра – налицо. Это – отсутствие проигранных сражений и возведенные фортификационные укрепления, предотвращение западной экспансии (конкретно, – Тевтонского, Ливонского орденов и шведов), плодотворность дипломатических контактов с монголо-татарами и норвежцами (с 1262 г. и с литовским князем Миндовгом), нивелирование притязаний римских пап на древнерусские земли и укрепление позиций православия, формирование национальной идентичности. В комплексе – перед нами пример блестящего патриотического служения. История Руси доказала правильность религиозного, политического, шире – цивилизационного выбора Александра.

В истории и философии трудно оперировать однозначными эмпирическими данными. Исследователь не в состоянии проверить прошлое настоящим, но только уточнить с помощью нового инструментария. Любое событие, ставшее предметом исторического исследования и артикуляции, питается только условной точностью, ибо сама действительность уже канула в прошлое. Фактичность, выявленная ех роst, никогда не есть идентичной той совокупности связей прошлого, которая имела место. И все же, есть тот «минимум» общезначимости, который обеспечивает стабильность и преемственность познания. Этот минимум гарантируется пространственно-временной локализацией события и наличием безальтернативных содержательных компонентов. Можно уточнять ход Ледового побоища, расходиться в оценке потерь, реконструировать интенциональные состояния его участников, анализировать результаты, расширяя контекст, вплоть до современности. Но, основные агенты, дата, место представляют собой, непосредственно очевидное, данное безотносительно к каким-либо отношениям. Такие очевидности не могут быть искажены, даже если исследователь заявляет об актуальности пересмотра пространственно-временных компонентов.

Р. Арон в своих работах обнаруживает три аспекта исторического факта: онтологический, гносеологический, ценностный [1]. Первый аспект традиционен, здесь речь идет о бытийственной «открытости» факта как элемента системы, не зависящей от субъекта познания. Цельность исторической онтологии обеспечивают «категории единства», такие как этнос, класс, государство, Церковь. Они имеют своим референтом объективные состояния и сообщества. Вывод Арона тривиальный, но, к сожалению, часто игнорируемый: если брать исторический факт изолированно от других, то мы не сможем раскрыть его содержание. У Арона гносеологический аспект – это анализ субъективной составляющей действия. Имеется в виду чувства, переживания, эмоции активных и пассивных участников событий. На наш взгляд, Р. Арон неудачно именуют данный аспект. Его целесообразнее назвать «психологическим». В то же время, французский историк упускает логико-методологический аспект. Он представляет собой, в отличие от аксиологического, устойчивый комплекс способов, средств, процедур отбора, интерпретации, артикуляции исторического факта. В отличие от ценностной составляющей, этот комплекс проходит продолжительную апробацию, имеет более широкий спектр действия, признается адекватным, как правило, всем научным сообществом.

Исторические факты – сингулярные, они – результат деятельности людей, людьми же и объясняемые. Конечно, и естественные науки анализируют единичные явления, но в значении «вообще», сквозь призму инвариантных, универсальных законов. Неповторимость исторического факта и его пространственно-темпоральная локализация, с одной стороны, придают ему устойчивость, с другой, – открывают путь релятивизму интерпретаций и телеологической неопределенности. Следовательно, без обнаружения регулярностей и обобщений не обойтись. Приписывать или не приписывать высказыванию (и, соответственно, его референту) статус фактуального, тем более значимого фактуального, зависит от интерпретатора и контекста теории. И количественный критерий значимости факта, т. е. численность его последствий, и качественный – важность для некоего исторического целого, определяют представители некоторого сообщества (и здесь ученые-историки не могут иметь монополии). Поэтому одни элементы факта могут быть пропущены, другие гипертрофированы, одни события интерпретированы как закономерные, другие как случайные, причем, со временем ситуация может измениться. Восстановление совершившихся фактов зависит от наличия исторических источников, не тождественных этим фактам. То есть, субъективистский априоризм неизбежен, ибо источники и факты – результат отбора. В постмодернизме и «новой альтернативной истории» факты рассматриваются незамкнутыми и открывающими свои свойства не только в формате однозначных логических процедур, но и многозначных коммуникативных методологиях. Этот позитивный момент, в значительной мере, нивелируется поощрением субъективизма и редукционизма. Логики и методологи, с одной стороны, гуманитарии, с другой, часто не находят общего языка. Первые требуют чрезмерной строгости, вторые – неограниченной свободы.

Наиболее опасным следствием субъективизации истории является релятивизм, когда признается равноправие любых теорий, когда любой историк или политик получает «патент» на истину. Противостоять разрушительному релятивизму могут определенные константы, метакритерии. Современная философия науки предлагает следующие константы: устойчивые общезначимые ценности (неокантианство), возрастающая правдоподобность теорий (У. Ньютон-Смит), внеисторические модели развития знания (И. Лакатос), кроснаучный методологический коллективизм (Р. Арон), способность теории решать проблемы (Л. Лаудан), кроспарадигмальный эмпиризм (Е. Мамчур), наличие трансцендентального коммуникативного сообщества (К. Апель). Метакритерий, предлагаемый нами в качестве действенного, может показаться антинаучным и эпистемологически нерелевантным. Это – религия. Данный тезис подтверждает один из авторитетных защитников релятивизма Д. Блур. Он именует релятивизм «обоснованным эпистемологическим атеизмом, а антирелятивизм – «замаскированной теологией». Блур имеет основания для беспокойства. Религия дискредитирует основания этического, онтологического, культурного и, разумеется, когнитивного релятивизма. Представители последнего, «сражаясь» с метафизикой и теологией, уже признают их способность дать адекватные ответы на мировоззренческие вопросы. Несовершенный, греховный человек (а таковым был и благоверный князь) не в состоянии познать конечные истины, но может приблизиться к ним через Откровение. Грехи искупаются покаянием и скорбями. И то, и другое имело место в жизни Александра Невского. Бог – последнее ограничение, основа действительности и рациональности. Мир, который познается, – арена решений на пути к вечности. Вера предполагает ответственный выбор, позволяющий, как приблизиться к истине, так и отдалится от нее. Александр Невский свой выбор сделал…

В 1547 г. благоверный князь был канонизирован. Этот факт, извиняемся за тавтологию, позволяет коснуться особенностей факта религиозной истории.

Факт в истории религии есть воздействие на мир не только, а может и столько, человека. Д. Дидро выделял «божественные деяния» в отдельный класс фактов. Такой факт может претендовать на репрезентацию действительности, выходящей за пределы его компетенции, вплоть до глобального охвата, т. е. трансформируется в событие-символ. Датированная событийная часть уходит на второй план перед универсально-событийным целым. Богословие и религиоведение имеют дело не просто с профанными деяниями, событиями и процессами, они вынуждены погружаться в сферу Иного. Историк религии и Церкви сталкивается как бы с двумя пластами реальности. Первый функционирует в физическом и социальном времени и пространстве, его постижение подчинено законам и принципам логики. Второй – погружен в священное время и пространство, знание о нем металогическое, эйдетическое, часто не артикулируемое вне метафоры. Нельзя не учитывать и положение о существовании абсолютных истин, независимых от чувственного опыта. Оно способно сохранять силу и при анализе событий, когда оказывается возможным применить метод сепаратной эмпирической проверки. Обнаружение профанного исторического факта еще не гарантия установления новых связей между сакрально нагруженными фактами. Многие события религиозной истории, как правило, еще и сильно эмоционально заряжены, латентно несут в себе специфические значения-шифры и деонтические конструкции. Причем, эмоциональное напряжение может не спадать столетиями. То, что в 2008 г. Александр Невский стал именем России, тому подтверждение.

Интерпретация религиозного факта – не только разъяснение и приписывание явлению или деянию событийного исторического смысла, но часто и обнаружение глубинных бытийственных и антропологических универсалий, основание для формулировки прогнозов, претендующих на тотальность. Парадокс мировой истории: религиозные феномены, статус которых как фактов можно оспорить, тем не менее, по своей значимости превосходит многие несомненные события. Они истинны вневременно. Например, обретение Арья-Сатья Сидхартхой Гаутамой, деяния апостолов Петра и Павла, исчезновение имама Хусейна и т. д. Такие факты, по Л. Витгенштейну, достоверны сами по себе и «ничего более». Если мы элиминируем из трудов историков неочевидные (для ученых) факты религиозной истории, эти труды рискуют утратить свое значение. Кроме того, очевидные факты нередко интерпретируются с помощью неочевидных. Факты религиозной истории и истории Церкви в меньшей степени подвержены темподесиненции (растворению во времени следов-предикатов, которые может «прочитать» современник). Стоит помнить, что в летописях и житиях (именно они – основной источник наших знаний об Александре) факты истории оценивались исключительно в категориях провиденциализма и формате библейских аналогий [5]. Т. е. перед нами грандиозная система, разрушив которую, можно уже и не создать новой. Факт – это событие в контексте истории идей и картин мира, он является результатом стиля мышления. Игнорировать религиозные «стили» нельзя, ибо тогда факт потеряет свое содержания и станет обычной датой.

Выводы. Историческое событие имеет три элемента: 1) причинный «антецедент-прошлое»; 2) собственно событие, локализованное в пространстве и времени, с набором агентов действия; 3) результат действий участников события в форме изменения социальных систем, вещей «первой», «второй» природы (живой и неживой). Результаты при определении значения события – важнее причин. Результаты событий религиозной жизни наиболее устойчивы во времени. Исторический факт – связующее звено между реальным, независимым событием (событиями) и его восприятием. Последнее не всегда рационально. Событие онтологически первично по отношению к суждениям о нем.

Понятия «событие» и «факт» находятся в дополнительном взаимодействии. Исторический факт – осмысленное событие, которое мы форматируем в той или иной семантико-логико-методологической программе. Результат нашего осмысления – высказывание о фактах. Пространственно-временные константы и программа определяет его критерии истинности. Понимание-интерпретацию можно рассматривать как свойство факта. Понимание – это полный (возможен неполный), прямой, краткий, определенный ответ на вопрос «Что и как произошло?». Интерпретация – это полные (возможны сверхполные), прямые (возможны косвенные), развернутые, определенные (возможны неопределенные) ответы на вопрос «Какие структурные изменения произошли, какие связи возникли, какие цели, интенциональные состояния имели место и т. д. в ограниченном временем и пространством историческом сегменте?»

Выделяем четыре аспекта исторического факта – онтологический, психологический, логико-методологический, аксиологический. Первые два – достояние прошлого, последние – относительного настоящего. Когда речь идет о фактах религиозной жизни можно добавить аспект трансцендентной наполненности. Религиозная история ярко обнаруживает сакральные «первоначальные» факты», о которых говорит Лаппо-Данилевский. Некоторые факты (например, факт Ледового побоища) приобретают статус события-символа. У религиозного факта, в отличие от профанного, – сильнее психологические и аксиологические составляющие, онтологический аспект часто неопределенный.

История – это обнаружение результатов совершенных человеческих действий, их интерпретация и дальнейшее холистическое объяснение в рамках того или иного контекста. Контекст определяется априорными конструктами. Историческое познание начинается с формулировки взаимосвязанных фактуальных высказываний, имплицированных анализом источников. Единичные факты можно понимать как признаки, по которым восстанавливается целостная структура. Не вдаваясь в семантические нюансы понятий «объяснение» и «понимание», будем считать понимание-интерпретацию факта первой фазой объяснения комплекса фактов, представляющих собой умопостигаемое целое, вплоть до попыток объяснения процессов, происходящих на уровне исторических мегаструктур.

Без антропологической составляющей факта нет. Отбор фактов, приписывание им значений – прерогатива исследователя и педагога. Объем событий прошлого строгому учету не поддается. Только после реконструкции событие становится историческим фактом. Объективная интерпретация исторического факта усложнена неизбежными рецидивами двух крайностей – фактуализма и теоретизма. Прошлое во всех деталях не реконструируется, поэтому ошибки и даже вымыслы – неизбежны. Теория всегда может быть спасена от «опровержения», эмоциональной, идеологической «нагруженностью», манипуляциями фоновым знанием, «перезагрузкой» значимости исторического события. Т. к. исторические факты не воспроизводимы, нанести «смертельный» экспериментальный удар по теоретической цели невозможно. Теория проверяется не как сумма изолированных, а как система взаимосвязанных утверждений. Следствием этого тезиса для гуманитарных наук является положение: они не располагают эффективными процедурами для верификации и фальсификации, что открывает простор для релятивизма. О том, что способно эффективно противостоять релятивизму, было сказано выше.

Констатируем, что ценностного аспекта исторического факта избежать невозможно, Необходимо признать дуализм фактов и норм и его принципиальную неустранимость. Нормы всегда связаны с фактами, а факты оцениваются с помощью норм. Поэтому факты, связанные с такими выдающимися историческими деятелями, как Александр Невский, открыты для имплементации в педагогическое пространство.

Список литературы

1. Арон Р. Избранное: Измерение исторического сознания / Р. Арон; [отв. ред., пер., сост. И. А. Гобозов]. – М.: РОССПЭН, 2004. – 528 с.

2. Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории / А. С. Лаппо-Данилевский. – М.: Издательский дом «Территория будущего», 2006. – 624 с.

3. Мегилл А. Историческая эпистемология: Научная монография / А. Мегилл; [пер. Кукарцевой М., Кашаева В., Тимонина В.]. – М.: «Канон +» РООИ «Реабилитация», 2007. – 480 с.

4. Селезнев Ю. В. Вокняжение Александра Невского в 1252 г.: политические реалии и их отражение в русской письменной традиции / Ю. В. Селезнев // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. – 2009. – № 1 (35). – С. 36–41.

5. Хаттон Х. П. История как искусство памяти / Х. Патрик Хаттон; [пер. с англ. В. Ю. Быстрова]. – СПб.: «Владимир Даль», 2003. – 424 с.

Поделитесь с друзьями