Памяти Коли Головчинера (1945-2018)

Читать статью в блоге: Песня нашей экспедиции: Коля Головчинер

Коля Головчинер: Песня нашей экспедиции

Командир-запевала

В августе 1960 года я вернулся из экспедиции в Москву. Наш маленький отряд полтора месяца скитался на байдарках по рекам и озерам Северо-запада в поисках древних водно-волоковых путей псковичей и новгородцев.

Моя бабушка, сокрушавшаяся по поводу неприютно-палаточного образа жизни, который привил мне отец (нет, деду помогал на восьми еще сотках), интересовалась нашим походным бытом. Рассказы я подкреплял песенками, сопровождавшими вечера у походного костра после изнурительного перехода:

Что ты смотришь на меня в упор?
Взгляда твоего я не боюсь, зараза…

Бабушка вздрагивала, а я продолжал:

Али-баба, а посмотри какая женщина!

Или:

Я с детства был испорченный ребенок –
На папу и на маму непохож.
Я женщин обожал еще с пеленок…

– Кто тебя научил этим гадким песням? – возмущалась бабушка.
Как кто:
– Коля Головчинер! – отвечал с пионерской правдивостью.
Бабушка, – я слышал, – грустно сообщала родственникам: «Вова с ребятами работали в экспедиции. Но там был один ужасный мальчик – Коля Головчинер…».
С «ужасным мальчиком» судьба свела меня в 1957 году, в туристском лагере 46 школы на берегу Пестовского водохранилища: мне 11 лет, ему – 12.
Воспоминания детства юный Коля Головчинер начинал так:
– А вот у нас в Молдавии…

Не знаю, слышала ли Колины воспоминания Зоя Александровна Блюмина, учительница литературы, создатель лучшего тогда в столице школьного театра, поручившая ему роль грека-кондитера Харлампия Спиридоновича Дымбы, в чеховской «Свадьбе».
Не знаю…

На коварные вопросы отставного коллежского регистратора Евдокима Захаровича Жигалова о наличии в Греции львов, тигров, Дымба-Головчинер отвечал уверенно:
Жигалов. А омары в Греции есть?
Дымба. Есть… Там все есть.
И так он произносил убедительно, что данная живность в Греции присутствует!

Взрослые руководители отряда: историк и археолог Евгения Владимировна Шолохова и мой отец, Александр Сергеевич Потресов, ввели самоуправление. Скажем, Володя Соколов был физоргом, Таня Стырова – казначеем, Алена Виноградова – санитаром, Коля Зорин – ремонтным мастером, я – радистом…


на фото слева направо:
● Коля пятый в первом ряду. Лагерь 46 школы, 1957г.
● Туристский лагерь 46 школы. Коля в центре, 1957г.
● Встреча польских гостей. Коля сидит у мачты, 1957г.
● Рапорт дежурному. Коля в центре, 1957г.
● Утренняя линейка в лагере. Коля паервый слева, 1957г.
● В экспедиции. Коля первый слева, 1960г.
● В экспедиции. Река Люта, 1960г.
● Экспедиция. У школы в Ситне. Крайний справа, 1960г.
● Псков. Коля справа, 1960г.
● Археолог Белецкий о раскопках в Довмонтовом городе. Коля справа, 1960г.

Колю Головчинера избрали командиром группы – руководящее звено между взрослыми и ребятами. Почему Коля, а не, скажем, Соколов, который железной рукой мог навести порядок, или Таня Стырова – образец стальной принципиальности?
Не знаю… Не могу сказать.
Коля был человек не то чтобы мягкий или добрый. Нет, не та интонация!
Скорее так: его любили, в нем подкупало что-то простое. Не держал он камня за пазухой!
Не повышая особо голоса, он мог прикрикнуть:
– Эй, – работайте!

Половина июля 60-го дождливая. За кормой штормовой Ильмень, вверх через камистые гряды реки Шелони, пороги Ситни – под бесконечной моросью. У тускло горевшего костра ни кеды, ни куртки просушить. Ужин толком не приготовишь…
Наконец, стоянка в верховьях Плюссы. Солнце выглянуло, появились первые находки, занялись раскопками. Отряд посетил начальник экспедиции АН СССР по уточнению места Ледового побоища Г.Н. Караев с археологом П. А. Раппопортом и молодым гидрологом Таней Тюлиной.

До глубокой ночи, все еще «белой», пели у костра а капелла, – сакраментальная гитара еще не вошла в моду. Запевал Коля Головчинер – словно сейчас слышу тот негромкий голос.
Память его поражала: от 1920-х:

Служил на заводе Семен-пролетарий,
Он в доску был испытанный марксист…

до «зековских» 30-х:

Над морем сгущался туман, ревела стихия морская.
Стоял впереди Магадан – столица Колымского края…

Знаменитый саксофонист Алексей Козлов назовет этот репертуар «Пионерские-блатные», дворовый народный фольклор:

А море бурное ревело и стонало… –

душещипательная любовь матроса «в простом бушлате» к коварной «леди», с потоплением последней в морских волнах;

…Поговорим за берега твои, ай-вей!
Родимая моя Одесса-мама… –

пел Коля те самые «ужасные» песни.
Конечно, была и лирика, и туманный взгляд на гаснущий костер…
От Коли Головчинера я узнал, как тогда называли, туристские или альпинистские песни:

Я вернусь к тебе моя Марина, коль меня слепни не разорвут;
Кровь не выпьют комары, Марина, на кострах туристы не сожгут… –

ремейк на мотив популярной в 1950-е итальянской песенки «Марино», или:

…собрал монатки и смотался в горы – эй, Жора, подержи мой ледоруб!

Необходимо вспомнить дворовый хит «Сиреневый туман» – не та нынче мелодия, не та! Или «Ландыши», – советская песня Оскара Фельцмана с измененными стихами Ольги Фадеевой. Исполнить это, например, бабушке я бы не решился.
Позже я их познакомил, и бабушка признала, что Коля очень воспитанный мальчик, а я на него зря наговаривал.

***

Евгения Владимировна ввела цензуру на некоторые песни: «Зараза», «Али-баба» и другие. А в зековской «Я помню тот Ванинский порт…» был запрещен последний куплет: «…встречать ты меня не придешь, и жить ты со мной не желаешь».
Ограничения были сняты лишь в последний вечер, на берегу Чудского озера у Подборовской кручи. Коля пел в полный голос.


на фото слева направо:
● В Пушкинских горах. Коля третий слева, 1960г.
● Перенос плотины. Река Шелонь, 1960г.
● Пороги на Ситне. Экспедиция, 1960г. Крайний слеваг.
● Пороги на Шелони. Коля справа, 1960г.
● На Плюссе. Коля справа, 1960г.
● Препятствие на Желче. Экспедиция, 1960г.
● На борту экспедиционного катера. Чудское озеро, 1960г.
● На Чудском озере, 1960г.
● На Плюссе, 1960г.
● Экспедиция. Поиск артефактов на развеях. Чудское озеро, 1960г.

Армянский, 4-62

Первую в жизни рюмку армянского коньяку за четыре рубля шестьдесят две копейки я выпил 7 ноября того же года в квартире Головчинеров – в огромной коммуналке на первом этаже снесенного ныне дома на углу Малого Левшинского переулка и Кропоткинской,– флигель известной усадьбы Охотниковых.
Уставленный винами, коньяками и закусками стол мгновенно опустошили. Колины родители благосклонно наблюдали за нашим пиршеством. А мой отец, помню, позже устроил однокашникам выволочку за зеленый «Шартрез», ядовито заметив:
– Вы, может, пьете ликер «Cacao-Choix» под селедочку? – чем привел друзей, не слышавших о напитке, в замешательство.

***

Лет пять назад собрались в Океанографическом институте у Владимира Соколова. Пели и пили много, и моя супруга встревожилась по поводу дороги домой: мол, много выпил я.
– Это разве он пьяный, – приветливо успокоил Коля Головчинер, подливая домашнего вина.
В тот раз он оказался неправ…

***

А тогда, в Левшинском, мальчики, приняв по рюмке «Армянского», отплясывали с раскрасневшимися от бокала сухого девочками вальсы и фокстроты под пластинки «Вокруг света». А когда в окно Колиной квартиры – в дверь он не лез – въехал МАГ-8 с полукилометровыми бобинами, – буги-вуги и рок-н-роллы.
Как отнеслись соседи по коммуналке к тому празднику 43-й годовщины советской власти, не представляю…


на фото слева направо:
● На Подборовском мысу. Чудское озеро, 1960г.
● Встреча Г.Н.Караева на Чудском озере, 1960г.
● Командир группы поздравляет В.Соколова с днем рождения. Ситня, 1960г.
● Вверх по Шелони. Экспедиция, 1960г.
● Каменная гряда на Плюссе. Коля справа, 1960г.
● Завтрак на Плюссе. Коля первый в центре, 1960г.
● Коля ведет группу вдоль Люты, 1960г.
● В Пскове. Коля справа, 1960г.
● Экспедиция закончилась. На вокзале в Пскове, 1960г.
● Москва-река. Майский поход. Коля третий справа, 1962г.

Физики-лирики

Летом 1962 года работали на Череменцком озере, где скрещивались водно-волоковые и сухопутные дороги. Надо было это проверить. Совершали пешие вылазки, ждали начальника экспедиции.
Как-то под вечер вдали показалась байдарка. Выглядела она странно: словно всадник без головы – гребцов видно не было. Впрочем, мало ли чем там занимаются.
Вскоре о байдарке забыли, но на закате она снова замаячила в отдалении. Взрослые не на шутку встревожились. Байдарка опять словно растворилась, но на ночь решили выставить дежурных.
Выдалась ночь темная, мы с Вовкой Поповым сидели у догорающего костра. Тишина. Вдруг из кустов ударил луч света, пошарил и уставился мне в глаза. Я пошел на свет. Сзади прикрывал Попов. Тут сбоку выскочило нечто темное, завязалась борьба. Володька ударил по фонарю, тот погас. Мне удалось повалить и оседлать нападавшего. Фонарь вспыхнул снова, и я увидел, что сижу верхом на… Коле Головчинере!
А другой нападавший – Коля Зорин.

***

Тут вот что: нашему поколению достался эксперимент: учиться одиннадцать лет! Но осталась лазейка: в школах рабочей молодежи обучение десятилетние. Оба Коли стали «рабочей молодежью». Получив аттестат, оба решили поступать на… физический факультет МГУ. Почему – одному Богу известно, ни тот, ни другой к физике тяги прежде не испытывали.
Предполагаю, виной движение в 60-х «физиков и лириков», произведения Даниила Гранина, Василия Аксенова, фильмы «Мой младший брат», «Иду на грозу» и другие! Кто из мальчишек не мечтал стать известным, но очень секретным физиком?
Письменную математику в МГУ провалили и, собрав рюкзаки и байдарку, бросились догонять наш экспедиционный отряд.
А как тут, на Череменецком не сыграть с нами в пионерскую игру «Зарница»?
Коля Головчинер готовился на физфак серьезно: на седой деке байдарки пестрели формулы: равенство Лагранжа; эйнештейновская энергия, равная произведению массы на квадрат скорости света; условие Коши-Римана в декартовых и полярных координатах и ряд других необходимых в хозяйстве.
Близкое отношение к предмету Коля Головчинер подкрепил новой песней с припевом:

А мы пока не старики –
А мы студенты-фи-зи-ки!

и гимном физфака – ремейком «Дубинушки»:

Эх, дубинушка, ухнем!
Эх, у физика сама пойдет!
Подучим, подучим, да бросим…

***

На лодке из соседней турбазы доставили Караева. Он провел у нас целый день, причем удивительно жаркий. Отвезти вечером в деревню, где генерал остановился, Александр Сергеевич выбрал ребят бывалых – Зорина и Головчинера.
Вскоре после их отъезда потемнело, по небу летела сизая туча, катившая впереди серый вал. На самом деле стало страшно. И тут зашумело, захлестало, белесая стена дождя скрыла лагерь, в темноте лишь тут и там мелькали вспышки и гремело.
Как там наши?

***

…На обратном пути, когда стало ясно, что гроза неминуема, Александр Сергеевич с Зориным сели на весла, а Головчинеру отдали сухую одежду, закутали в единственный плащ, и двинулись по разгулявшемуся озеру к лагерю, вслух мечтая, как переоденутся во все сухое.
Гребцам-то хорошо, они по пути согревались, а продрогший, но пока сухой, Коля по прибытии попытался встать, потерял равновесие и плюхнулся в воду!
– Что поделать: «ЧеПешник» я! – Повторял он с веселой иронией, выбираясь из пучины.


на фото слева направо:
● Экспедиция. На Череменецком озере. Коля в центре, 1962г.
● Экспедиция. Радиальный выход, 1962г.
● Майский поход по Клязьме. Коля в центре, в тельняшке, 1963г.
● Композиция к 1 мая, 1963г.
● В майском походе, 1963г.

Охотник-подрывник
ЧеПешник…

Осенью 1963 года Коля Головчинер стал охотником. Точнее: купил ружье, черные болотные сапоги, обзавелся дробью и порохом.

Подстрелил ли он «что-нибудь вкусненькое»? Думаю, нет: скорее, антураж был деталью туалета. Коля без надобности и комара бы не прибил.

***

Майский поход – путешествие на байдарках по подмосковным рекам. В походе помимо школьников, участвовали выпускники, с высоты возраста – лет двадцать-двадцать пять тогда! – глядевшие на нас по-отечески.
В мае 64-го сплавлялись по половодной Клязьме от станции Усад до еще не хрестоматийных Петушков.
Первое мая встречали на правом берегу, выше деревни Старые Омутищи.
«Старички», что дети малые: Алик Огнев, летчик, взял с собой магний – бросим в костер, будем ночью фотографироваться, говорил.
Настал вечер: бросили, – не горит.
И вдруг – как сейчас вижу! – вспышка-зарево, словно на желтом экране – две темные фигуры, летящие в стороны…
…и – темнота.
А тут и магний разгорелся.
Лежат. Один – Коля Головчинер – уже не школьник, но и не «старичек», взял в майский поход – а как же? – банку пороха «Сокол». А другой, Слава Крупчанский – «старичек» со стажем, ракетчик, запускал с Байканура. Он-то и подговорил Колю, мол, пока они там с магнием возятся, мы еще лучше устроим.

Дальше неясно: то ли в темноте не то подожгли, то ли Крупчанский с папироской… Это вернее – он обгорел побольше. Хотя черными были, словно модный лидер из Конго Патрис Лумумба.
Испытателей трясет, их в одеяло – и в байдарки, на станцию Омутище. А на дворе ночь, праздник трудящихся. Кто читал «Москва – Петушки» Венедикта Ерофеева, знают, какая тут гульба.
Но как-то доставили в столицу. Утром наш охотничек звонит домой:
– Мама, я в Теплом переулке!
– Рука, нога? – интересуется родительница.
– Голова… – Уточняет Коля.
– Ничего, пройдет! – Успокаивает мама.
Вскоре навещали Колю дома, в Левшинском. Мы к окну подходили, а он на нас сверху героем-соколом глядел.

Закончить рассказ о Коле Головчинере, которого любил, люблю и буду любить как часть нашей юности отошедшей, хотел бы словами дорогого мне писателя, если хотите, брата (однажды он подписал книгу: «Володе Потресову, братски», я от братьев не отрекаюсь!), лауреата многих премий, в жизни вице-президента нашего Русского ПЕН-Клуба, Фазиля Искандера («Колчерукий», 1974):
…Когда умирает старый человек, в наших краях поминки проходят оживленно. Люди пьют вино и рассказывают друг другу веселые истории. Обычай не разрешает только напиваться до непристойности и петь песни. Хотя по ошибке кто-нибудь иногда и затянет застольную, но его останавливают, и он смущенно замолкает.

Когда умирает старый человек, мне кажется, вполне уместны и веселые поминки, и пышный обряд. Человек завершил свой человеческий путь, и, если он умер в старости, дожив, как у нас говорят, до своего срока, значит, живым можно праздновать победу человека над судьбой.
А пышный обряд, если его не доводить до глупости, тоже возник не на пустом месте. Он говорит: свершилось нечто громадное – умер человек, и, если он был хорошим человеком, это отметят и запомнят многие.

4 марта 2018 года

Владимир Потресов,
член Всемирной ассоциации писателей PEN-Club International,
Русский ПЕН-Центр

Поделитесь с друзьями